На склоне большого холма в просторной норе жила Корямба. Она любила выйти, свернуться кольцом вокруг входа — и смотреть — на солнце, облака, цветы и бабочек. У неё было много маленьких ножек, нежный коричневатый пушок по всему телу, концы волосков были чёрными — как и ресницы, обрамлявшие её крупные глаза.
В тот день, когда в первый раз прилетел Тиридутль, большое облако в форме сапога медленно проплывало перед Корямбой, шмель, жужжа, направлялся за нектаром, где-то недалеко прохаживался скворец, а в траве — щёлкало, чавкало, жужжало, скрипело и шуршало, где-то вели свой разговор птички. Сначала появились крылья — их нельзя было не заметить на небе, они становились всё больше — казалось, что пёстрое покрывало вот-вот накроет холм, Корямбу и всех её соседей, потом — появилось небо, а на земле всё стихло — чтобы через мгновение разразиться множеством потревоженных, напуганных и возмущённых голосов, и вот — глаза чуть больше недавно расширенного входа в нору разглядывают многоногую красавицу.
У него — интерес, ей — не по себе — от размеров, непонятных намерений и собственной беззащитности. Ядом прыснуть? (Все местные птицы давно про него знают, и никто на Корямбу не покушается) — удивительно, но — как-то не хочется…
Сколько продолжался этот молчаливый диалог глаз огромных и маленьких с ресницами — неизвестно, но вот — голова исчезла, послышались взмахи больших крыльев — всё вернулось на круги своя!
Невесть откуда взявшаяся бабочка порхала перед Корямбой, будто бы танцуя, многоточием проплывали маленькие облачка, трава жужжала, чавкала, скрипела,…
А наша прекрасная многоножка распрямилась, потянулась всем телом, подняла голову (так, что несколько передних пар ног оторвались от земли) — и… поспешила домой! — чтобы там, в тишине и темноте, прийти в себя
От пережитого она сразу же уснула. Сон был крепким, ничто не беспокоило. Проснувшись и выглянув из норы, она увидела яркие звёзды и растущий месяц на ясном небе. И тишина!
Насладившись покоем, Корямба решила ещё поспать. На сей раз всё было гораздо живее и интереснее — видения сменяли друг друга, красочные и яркие: вот — у Корямбы появилось много пар крыльев вдоль всего тела, и она взлетает и видит вход в свою нору, еле заметный на склоне холма, поднимается выше, встречается со стрекозой, несколько раз облетающей её, не в силах понять, что это, откуда оно здесь взялось, вот — огромные глаза появляются то там, то тут, смотрят на неё с разных сторон, вот — каким-то чудом она поднимается над землёй, снова смотрит на свою нору, поднимается выше и выше… Видна вершина холма, и там — чудное дерево — с мощным стволом и пышной кроной. Корямбу несёт туда, сделав круг… она просыпается. Тихо. Темно. Уютно.
“А есть ли то дерево на самом деле? Как бы его увидеть?” — с этими мыслями смотрела она на облака, на бабочек.
“А вдруг у меня, правда, есть крылья?” — повернув голову и посмотрев назад, не увидела ничего, сколько ни напрягалась — взлететь не смогла
“А кто бы мог меня взять и всё показать в полёте?” — не только для бабочек, но и для стрекозы она тяжела, птицы же давно обходят её стороной — уж очень неприятный яд у Корямбы.
“Ну, ладно — полетать не получится, но вот дерево… наверное, можно увидеть — можно прокопать ход к нему.
И потянулись дни, когда она копала, копала, копала, выкидывала землю из норы, выкидывала, выкидывала, выкидывала, совсем устав, выползала из норы — и смотрела: на облака — днём, на звёзды — ночью.
То и дело обнаруживала она что-то странное поблизости, неизвестно откуда взявшееся: то шишку огромную, то колокольчик (не увядший, недавно сорванный), то ягоду черники,…
Время шло, туннель удлинялся, гора земли рядом с норой росла — и… ничего! Тьма, земля, работа, усталость, воздух, ночь — а есть ли дерево? И в том ли направлении копаю? Далеко ли ещё? Если бы у меня были крылья, и я летела бы к звёздам — я бы их видела, могла бы понять, насколько приблизилась, далеко ли ещё… Сейчас же — туннель растёт, уже очень далеко добираться до его конца, далеко носить землю к выходу (а заваливать нору не хочется) — а я совершенно не понимаю, где я, куда я иду — бросить всё? — Нет! Отдохнуть — и продолжить! — с такими мыслями Корямба отправилась спать
Проснувшись, она потянулась, огляделась вокруг — и решила: в туннеле сегодня не работаю, а нору очистить и расширить было бы неплохо. Сказано — сделано! И вот уже ничто не мешает ей смотреть на облака, наблюдать за бабочками, слушать жизнь в траве. Хорошо!
Она направилась к выходу — около него лежало три ягоды можжевельника — закатив их в нору, Корямба вышла снова, свернулась колечком и стала смотреть и слушать. Поначалу всё было как всегда: проплывали облака, порхали бабочки, в траве чавкало, жужжало, пыхтело, скреблось, копошилось. Зажмурившись, она слушала. В какой-то момент большая тень накрыла её, потом — тень ушла, но звуки затихли — не совсем, но — половина ушла, а половина изменилась. Корямба открыла глаза — и… они сразу же расширились как никогда — большая голова с огромными глазами лежала перед ней, немного боком — один глаз смотрел на неё, она видела своё отражение в нём. Ужас сковал — пошевелиться она не могла, поэтому — закрыла глаза и дышала. Когда немного успокоилась, открыла — Тиридутль был ещё здесь, дремал — она осторожно приблизилась к нему, сначала прошла вправо — вдоль глаза, потом — вернулась, подошла к клюву, немного коснулась передними лапами — и пошла в нору
Работа в туннеле возобновилась, в темноте продвигалась Корямба в Неведомое, в темноте, в земле, изредка выглядывая наружу. Желуди, шишки, листья, цветы, ягоды и семена продолжали появляться у входа в нору, Тиридутля она не видела. Время шло. Портилась погода. Всё чаще, высунувшись из норы и встретив дождь, Корямба сразу же пряталась обратно. Однажды, в день без дождя она снова увидела голову Тиридутля напротив входа в нору, глаза были прикрыты (да, если бы и открыты — она уже не боялась!) — она залезла на клюв, прошла и устроилась на лбу между глаз, повернувшись к своему дому. Впервые взглянув на него со стороны, Корямба поразилась произошедшим переменам в окрестностях: меньше зелени, больше оттенков жёлтого, звуков стало меньше — она замечала это и раньше, но сейчас это была почти тишина.
Вдруг твердь под ней пришла в движение, вход в дом стал быстро удаляться, вдали стал виден край холма. Неведомая сила поднимала её вверх. Противоречивые желания раздирали её: топать, что есть мочи, всеми лапами — стучать ему в лоб, выказывая своё несогласие, в конце концов, попытаться заглянуть ему в глаз — и в том, и в другом случае она рисковала быть скинутой; альтернатива — сидеть максимально незаметно, максимально крепко цепляясь, что не свалиться случайно. Зашумели крылья, высота стала нарастать стремительно — Корямба зажмурилась и вцепилась всеми конечностями. Когда глаза открылись, она увидела холм в лучах заходящего солнца, а на вершине — большое раскидистое дерево с пышной жёлтой кроной. Где был её дом, Корямба не знала, не понимала и… не особо интересовалась в тот момент — впервые в жизни открывшаяся картина захватила её, она вспомнила сон — и это было похоже — но не похоже было, чтобы она спала, её обдувал ветер, ей было страшно, страшно и… страшно интересно, непонятно, незнакомо. Сделав круг вокруг дерева, они стали приближаться к склону холма — шум крыльев, тишина, земля всё ближе, всё ближе вход в нору — и всё успокоилось, а потрясённая Корямба смотрит на свой дом — узнаваемый и незнакомый. Поспешно (почти бегом) она спускается — и быстро скрывается в норе, заделывает ход — и проваливается в сон. До весны.
Начнём с нуля... 